Дарья Сабитова — искусствовед, автор лекций об искусстве, которые проводит в залах мировых музеев. Ее задача на сегодня — научить обывателей смотреть на мир глазами профессионала. И отбоя у желающих нет. Сама Дарья закончила рижскую школу Гердера, получила диплом в Германии, прошла практику в Италии и обосновалась в Вене.
«Из Латвии я уехала, потому что не могла изучать здесь искусство. Этой профессии здесь просто не существовало. Да и многим кажется, что это не профессия, а так, приблуда богатых девочек, которым нечего делать и такое утонченное образование просто возможность удачно выйти замуж.
В той же Германии — это вообще официальная позиция. Искусствоведение там — наука для дочек дипломатов. А если еще поступаешь не в какой-нибудь попсовый берлинский вуз, а выбираешь баварский Мюнхен, то все, ты однозначно принадлежишь к аристократичным кругам. Более того, девочки поступают на историю искусств, имея в своих библиотеках такие уникальные собрания и художественные альбомы, что мне оставалось только пускать свои голодные, студенческие слюни.
Но это было потом. А после школы я пошла на поводу общественного мнения, поступила на филфак, через четыре месяца ушла, и родители, как понимаешь, были в шоке.
Основная мысль мамы с папой была такой: «Освой сначала что-нибудь серьезное, угробь на это пять лет жизни, а потом занимайся тем, чем хочешь».
Думаю, не одной мне такое говорилось. Я уперлась рогом, вспомнила свой школьный немецкий, загуглила: «Лучшие университеты Германии», выбрала Гейдельберг — замок на берегу реки, собрала два чемодана и… уехала. Мне кажется, только в 19 лет мы способны на такие безумные поступки.
Приехала, в буквальном смысле, голодным студентом. Небольшие накопления от официантских трудов на родине – таяли, потому что жизнь там действительно дорогая, а все общежития платные. А вот с обучением мне повезло. Я заплатила только за первый триместр – 600 евро, а потом к власти пришли «зеленые» и я вся учеба стала бесплатной, в том числе и для приезжих студентов. Но пришлось пойти поработать официанткой — как-то же надо было платить за комнату, обязательную страховку и питаться.
История искусства в Германии начинается с основ архитектуры, а для этого тебе надо было неплохо знать латынь и желательно греческий. Я была в шоке. Например, на экзамене тебе дают разобрать греческий храм и надо прописать названия каждой загогулины. Немцы латынь учат в школе, а я все осваивала на ходу. И все-таки стала отличницей! Мне выпала возможность получить грант и полугодовая учеба и практика в Риме.
Италия действительно меня изменила. За эти месяцы у меня открылись глаза, я выучила итальянский и влюбилась в эту страну раз и навсегда, была готова там остаться и писать труды о Караваджо. Но сначала надо было заканчивать учебу в Германии, а потом в Италии сложилась очень плохая экономическая ситуация. Стать городским гидом по Вечному городу – это все-таки не то, ради чего я получала диплом.
История искусства – черная дыра. Как только что-то узнаешь, сразу понимаешь, что за этим кроется бездонная пропасть неизвестного.
Чтобы работать в этой профессии, надо быть, как минимум тщеславным, усидчивым, упертым и мотивированным. Иначе ты никак не заставишь себя штудировать все эти неподъемные талмуды, научные работы и прочие исследования, а потом их еще перекладывать на человеческий язык.
Аукционный дом Sotheby’s – история не про искусство, а про коммерцию. Огромная, многолюдная структура, которая занимается куплей и продажей картин, подписанием договоров, страхованием произведений искусства и так далее. Я выполняла скрупулезную работу. И это не оценка картин, конечно же. Мне достался отдел дигитализации, где нужно было бережно и в перчатках переводить печатный текст в цифру. А там мало того, что готический шрифт, который нужно знать, но и сами книги на ладан дышат.
А вот, чтобы просто оценивать картины, перед тем, как выставить их на аукцион, надо лет десять учиться, написать несколько научных работ, а потом лет тридцать нарабатывать стаж. И в юности я грезила такой работой. Представляла себя высокомерной барышней непременно в очках, костюмчике и непременно в Лондоне. Последний пункт, кстати, не лишен смысла. Все самое интересное, что происходит в мировой аукционной жизни, происходит либо в Лондоне, либо в Нью-Йорке.
Общаясь даже с очень богатыми людьми, никогда не чувствую себя неловко. Наоборот. Моя задача не дать им почувствовать себя недостаточно образованными. Но важно понимать, интеллигентные и воспитанные люди никогда не будут бравировать достатком. И если уж люди интересуются искусством, то у нас с ними складывается предметный разговор, который не уходит в обсуждение яхт. Редкие случаи, скорее исключение из правил, и я на них закрываю глаза.
Я просто понимаю, что не могу позволить себе картину за пятьдесят миллионов. И за пять не могу. Для меня вообще количество нолей в сумме – очень абстрактно. Моя задача помочь определиться с выбором, предложить нужного автора или найти необходимую картину для покупки.
Погружение в жизнь художников научило меня золотому правилу – всегда идти за своим талантом.
И неважно, какую жизнь они прожили. Вот Рубенс был любимцем, Рафаэль был обласкан Папами, а Ребрандт или Ван Гог такими успехами похвастаться не могут. Но у нас не было бы столько гениальных имен, если бы каждый из них самостоятельно не выбрал свой путь и не следовал ему с такой страстью.
Это страшно. Но если ты пойдешь на поводу у страха – останешься на месте.
Не знаю, как отношусь к современному искусству. Мы же его сейчас не поймем до тех пор, пока не прочитаем программу художника или описание конкретного объекта. Но в любом случае, во главу угла становится эмоция. Даже если работа вызывает негатив – это чувство, которое в вас разбудили. А значит, художник добился своего.
Произведения современного искусства, чаще всего, ждет забвение. Талантливых художников действительно много, но сейчас все хотят скандала и эпатажа. И чем эпатажней объект, тем больше он собирает зрителей, тем больше его мусолят в прессе. А ты можешь быть в десять раз талантливей, но о тебе никто не знает и не узнает, потому что ты просто пишешь красиво. Но стоит только прибить к мостовой половые органы – приходит мировая слава.
Понятно, что мы живем в сумасшедшем, перевёрнутом и очень странном мире. И понятно, что искусство всегда отражает то, что происходит в обществе. Но все же ясно: никакая современная инсталляция не сможет обесценить работы Климта. Это две параллельные вселенные.
И точно скажу, что нельзя придти в музей, подумать: «М, целлюлитные тетки! Так это Рубенс!» и побежать дальше. Прелесть классического искусства в том, что около него надо остановиться, в него надо всмотреться, увидеть, как четко прописан мех, как деликатно выписаны тени, какая палитра у закатного неба, впитать в себя это мастерство художника, время, которое оставляет свои следы и красоту полотна. И если у вас так не получается, то этому действительно стоит научиться.»
