Писатель и историк Джон Шемякин делится опытом диалога с собственным ребенком на неловкую тему.
«А ты знаешь откуда берутся дети?», — спросила у меня Елизавета. Я развязно захохотал. Через пять минут хохота, прерываемого паническим питьём холодного чая и беганья глазами по скудной обстановке квартиры, начал изложение своей версии.
Не очень просто мне сформулировать позицию по этому вопросу.
Тут дело такое. Шотландская составляющая требовала честно сказать, что я не знаю, откуда они берутся. И никто не знает! Схемы, изложенные в учебнике, шотландца не убеждают. Один сперматозоид не может победить крепость девы Шотландии.
Англичане только врут, что знают про появление детей! А ирландцы просто воруют детей у цыган! Это общеизвестные факты. Они подробно освещены в научной литературе.
Камчадальская составляющая тянула меня отвести ребенка на охоту, чтобы вместе рвать зубами дымящуюся печень и улыбаться белыми зубами.
Немецкая бабушка склоняла мой рассказ в сторону голубоглазых принцесс, чуть распустившихся бутонов роз, уколотого шипом пальца, белого платья, венков, нежного пения и внезапного танкового вторжения в Польшу по итогу.
Рассказал поэтому как смог.
Чётко и по делу.
Девять раз в рассказе было употреблено слово «возможно». Двенадцать раз оборот «с согласия родных». Пять раз — «невероятно». Два раза — «в строго установленные законом дни пятого месяца и месяца, следующего за пятым».
Краснел.
Потом Лиза сказала, что вопрос «а ты знаешь откуда берутся дети?» был не её вопросом.
«А чьим?» — довольно жадно спросил я, — «твоей молодой учительницы?»
Лиза стала смотреть на меня ещё более голубыми глазами.
Я шмыгнул.
«Я спросила, чтобы ты ответил, что ты не знаешь. И тогда я бы тебе всё рассказала!»
«Понятно», — сказал я.
«Рассказать?» — деловито сказала Елизавета.
«Утром!» — рубанул я.
