Актер, музыкант, продюсер, телеведущий Игорь Верник уже давно избавился от амплуа “человек-улыбка”. Все больше серьезных ролей, все больше философии, все больше грусти. а долгий разговор может вынести к самым неожиданным, но честным и искренним, сюжетным поворотам.
фото и текст: Евгения Шафранек
ЕШ: Давайте сразу с места в карьер. В каждом из нас живет страх. Иногда у него есть даже голос. Чего боитесь вы?
ИВ: В последнее время не помню, чтобы формулировал для себя какой-то страх, который руководил бы мной. Мне сейчас очень хочется вам помочь и хочется эдакое что-то выдать…
Но… А вот! У меня есть страх, что у меня уже нет страха не успеть какие-то вещи.
ЕШ: Вам кажется, вы все успели?
ИВ: Нет-нет, конечно, нет! Я не успел очень много. Очень-очень много! Думаю, что ни один человек в мире не смог успеть даже сотой доли того, что было бы нужно и правильно было бы успеть. Потому что такое количество книг, такое количество музыки, такое количество художественных произведений, разных стран, разных пейзажей, разных состояний природы, разных состояний человеческих… Все это хочется узнать, впитать в себя, и все это безумно интересно. И все это невозможно успеть прочувствовать.
ЕШ: Что “жальче всего” из того, что не успели? И не успеваете сейчас, потому что дел вагон.
ИВ: О! Вот! Страх у меня знаете какой? Мой самый большой страх, однажды сказать себе, что во всей этой гонке, во всей этой бесконечной, безумной, прекрасной, любимой, мною же сгенерированной, мною же скреативленной гонке, в которой я существую уже много лет, я пропустил что-то простое, но не менее важное. Блуждание по улицам, сидение на скамейках, бесконечно осмысленные разговоры ни о чем. Понимаете? Вот этого я боюсь. Боюсь однажды признаться себе в этом. И этот страх – страх того, что я что-то пропускаю — он всё время со мной.
ЕШ: Это как FOMO? Страх пропустить что-то важное, что происходит в данный момент, но не с тобой?
ИВ: Нет, не совсем. Я понимаю, что весь мир — огромный, но твой собственный мир и мир, который ты способен воспринять во всем его многообразие – всего лишь ты, твои действия и круг твоего общения. Стоить тебе поменять одну составляющую, как мгновенно изменится весь мир.
Потому что новые люди или новые профессиональные обстоятельства принесут новые ощущения, новые эмоции и приведут к изменению мира вокруг тебя. И все, что было до этого перестанет что-то значить и перестанет существовать.
Но главное, мой страх не связан с тем, что я не успеваю что-то, что происходит где-то и одновременно. Мой страх заключается в том, что так много отдаваясь работе, которую я так люблю и которая мне так интересна, и которая меня буквально… вбирает в себя целиком, так много забирает меня! Как женщина, в которой ты растворяешься и которая становится для тебя миром. А меня еще так много для чего-то другого! В том числе и для той самой женщины, человека, который может быть рядом.
Нет, слава богу, у меня с прекрасным полом все в порядке, тьфу-тьфу-тьфу! (Смеется). Но я точно знаю, что в работе жертвую личным пространством и на большую часть своего личного пространства я запустил огромную махину работы. И она поглотила это пространство. И я боюсь, в том числе, того, что я неправильно выстроил этот баланс.
ЕШ: Вы ведь не раз говорили о том, что женщины страдали из-за того, что вы занимались исключительно карьерой.
ИВ: Всегда!
ЕШ: Так почему не сделали работу над ошибками?!
ИВ: Не знаю, почему не сделал… То ли потому что мне не повезло и не было той женщины, ради которой я бы все это по-другому дозировал. То ли потому, что у меня всегда была иллюзия, что я смогу дозировать….
ЕШ: А может, просто нехватка времени?
ИВ: Знаете, у меня есть формула, которую я всегда озвучиваю своим близким. Очень неправильная и ошибочная позиция считать, что в сутках 24 часа. В сутках их ровно столько, сколько тебе нужно. Ровно столько времени, сколько тебе нужно. Ты можешь вместить в эти сутки много больше, чем кажется на первый взгляд и много больше, того, что ограничено выдуманными нами цифрами от 1 до 24…
ЕШ: Ну у вас же не получилось вместить…
ИВ: Нет, у меня это получается и получается очень часто. Единственное, что у меня не получается, так это вместить туда еще и личное пространство. Это точно что-то другое. А вот что – я сам не могу разобраться.
ЕШ: Люди меняются со временем, или горбатого могила исправит?
ИВ: Конечно меняются! Мы меняемся постоянно. И я меняюсь постоянно
ЕШ: В лучшую сторону?
ИВ: В чем-то в лучшую, в чем-то худшую…
ЕШ: Тогда почему с женщинами те же проблемы?!
ИВ: Александр Сергеевич вывел гениальную формулу: “Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!”. И у меня это применительно не только к женщинам, но и применительно к жизни в целом. Я сам себя обманываю тем, что все успею, все сделаю. Однако какие-то творческие состояния, наслаивающееся одно на другое, меня, конечно, пожирают. Но это счастливейшее дело! Даже грех об этом говорить со знаком минус. Хотя…
Но сейчас, в данной точке, когда я с вами разговариваю, мне кажется, что у меня еще достаточно пространства и времени, чтобы все это отстроить.
ЕШ: Одиночество и популярность – близкие состояния ?
ИВ: Это хороший вопрос. Я думаю, что это очень близкие состояния. При том, что популярность предполагает абсолютный и тотальный интерес к тебе, а значит, такое количество контактов, что речь не может идти об одиночестве. Но с другой стороны, все эти контакты и вся эта беготня, и весь этот восторг, и вся эта сумятица – это все выхолощенное, не того качества, в котором ты нуждаешься.
И растраченный на тысячи восторгов и на тысячи откликов на эти восторги, ты остаешься один. Пустой, выжатый, с ощущением “зачем все это нужно?”. Наверное, в этом есть доля одиночества.
ЕШ: Важно научиться жить с кем-то или важно научиться превращать одиночество в уединение?
ИВ: Я бы с удовольствием пообщался на эту тему с психотерапевтом. Потому что и в силу профессии, и собственной природы, и опыта, и генной памяти я уже сам много понимаю в этой области.
Так вот, когда дома любимые люди – ничего прекрасней и ничего важнее этого нет. Более того, рядом с любимым человеком нет ничего прекрасней уединения. Любящим людям можно просто молчать, просто находиться рядом и в этом будет больше родства и иногда больше жизни, чем во времени, заполненном бесконечным количеством слов. Иногда можно обмениваться информацией и без слов. И в этом, мне кажется, самая большая степень близости.
ЕШ: А насчет уединения?
ИВ: Даже не знаю, не могу сказать, что я так сильно устаю от людей. Иногда устаю. И не могу сказать, что мне часто нужно уединяться. Иногда нужно.
ЕШ: Но пришлось учиться тому, что в такие моменты ты чувствуешь себя не одиноким?
ИВ: Я вам сейчас расскажу. Мы с братом – двойняшки, которые родились с разницей в пятнадцать минут. Я с материнской утробы привык быть не один. Я с первого вздоха привык к тому, что рядом со мной брат. И в этом смысле, такая привычка быть не одному заложена во мне генетически. Когда еще студентом ездил на гастроли, совершенно не понимал, как оставаться одному в пространстве. Помню, как со МХТом поехали в Японию и меня поселили на какой-то сотом этаже с видом, блин, на весь Токио, что было невероятной привилегией для молодого актера! А я не мог в этом номере спать один!
Поменялся с коллегой, который буквально ошалел от такого предложения, а сам отправился спать в один номер с другим нашим актером. Я не мог физиологически быть один. Но потом научился. Научился жить один. Научился чувствовать себя свободно и легко, когда один. Жизнь вообще многому учит.
ЕШ: Что у вас за татуировка на руке?
ИВ: Это я вам не могу рассказать (Улыбается)
ЕШ: Ну и я никому не рассказываю
ИВ: Да? А я как раз хотел спросить… Это же что-то…
ЕШ: Тибетское и оно что-то значит
ИВ: Вот и у меня что-то такое и для меня значит (Смеется)
ЕШ: Это у вас Martens?!
ИВ: Нет!
ЕШ: Очень крутые!
ИВ: Да? Правда?
ЕШ: Абсолютно! Я сначала заметила ботинки, а потом уже вас…
ИВ: (Смеется)
ЕШ: Но бывает же, что кроет. Хоть на Луну вой…
ИВ: Вы сейчас задаете вопросы, потому что он вас лично интересуют?
ЕШ: В том числе. Одно дело разговаривать в двадцать и совсем другое в сорок. Одно дело, когда ты беспечный подростком, другое, когда за плечами браки, разводы, дети, опыт, какие-то выводы…
ИВ: Да-да, разумеется, сто процентов! И я думаю, что любой опыт, который мы получаем, формирует нас так, как мы в этот конкретный момент даже не можем прогнозировать. Потому что мы находимся внутри эмоции, внутри драмы или наоборот, внутри национального подъема или внутри какого-то принятия решения. А если мы говорим о разрыве, то мы, скорее всего, находимся в каком-то угнетенном состоянии и все вокруг окрашивается в серые тона. Поэтому оценить достоинства текущей ситуации мы никак не можем. Но потом, со временем, ты понимаешь, что все это – потрясающее и замечательное твое обретение. Как ни странно…
То есть, теряя что-то или теряя кого-то, ты что-то обретаешь… Это нельзя понять в моменте, но нужно стараться относиться к этому именно так. И тогда ты становишься свободней и уверенней, как бы ни было сложно представить такой расклад в текущих обстоятельствах.
ЕШ: Это теория закрытой двери, когда рядом открывается вторая?
ИВ: Не совсем. Как только закрывается дверь, в которую ты привык входить, как ты сразу пытаешься пробить ее головой. Или возникает ощущение, что больше никаких других дверей не существует – до такой степени то пространство, за той дверью, стало твоим пространством. Да что там! Ты сам стал этим пространством. И это пространство стало тобой. И это естественно.
Но потом оказывается, что узнавая мир, узнавая другие ипостаси, узнавая другие пристрастия, в том числе профессиональные, ты узнаешь себя. Ты открываешь себя. И значит, становишься больше. И так узнать себя с тем человеком, с которым ты расстался, ты не смог бы никогда.
ЕШ: Зависит от человека, с которым ты расстался или с которым был, или с которым есть. В общем, зависит от человека, который находился или находится рядом.
ИВ: Иногда с самым большим, самым сильным, самым фантастически мощным партнером, ты все равно исчерпываешь возможность узнавать себя.
А бывает, что с другим, даже много менее сильным, даже много менее содержательным, ты узнаешь что-то новое о себе. И это удивительная… Да что там удивительная, грандиозная! возможность, которая заложена в этом пространстве вокруг нас.
Понимаете?! Это же грандиозная возможность. Ею нельзя пользоваться, как руководством к действию, но если обстоятельства складывается так, что ты остаешься один, то надо думать о том, что это путь к чему-то… или к кому-то.
ЕШ: Вы успеваете ухватить ощущение счастья за хвост. Поймать вот эту секунду настоящего блаженства.
ИВ: Я вчера написал стихотворение!
ЕШ: Да ладно! Прочтете?
ИВ: Это просто зарисовка, но как раз на тему того, что счастье ежесекундно и мгновенно. Я же стихи пишу и вот сейчас должна выйти книги, буквально в этом месяце.
ЕШ: Ужасно круто! Волнуетесь?
ИВ: Нет, вообще не волнуюсь. С чего мне волноваться?
ЕШ: А вдруг ее раскритикуют?
ИВ: Мне совершенно все равно!
ЕШ: Такой толстокожий?
ИВ: Я не толстокожий. Но я, во-первых, знаю, что ее не раскритикуют. А во-вторых, сколько людей, столько мнений. Я же тоже люблю разных поэтов, разную поэзию и люблю не всю поэзию поэтов, которых люблю. Поэтому к критике отношусь как к еще одному мнению. Но у меня есть и свое мнение, и самооценка.
ЕШ: А помимо самооценки самокритика есть?
ИВ: Конечно! Еще какая! И ее ровно столько же, сколько самооценки. Так вот, находясь в Юрмале, я вышел на берег, а было так ветрено…
ЕШ: Так было же штормовое предупреждение!
ИВ: Да, и это было что-то пр-р-р-р-росто невообразимое! Такие волны, такое серое море, такое мрачное, ультра-синее небо и песок, который с огромной скоростью, как пустыне, летит в лицо, и такой мощный ветер, сбивающий с ног! И я написал вот такое стихотворение:
Напился воздуха морского,
И ошалев от ветра,
Вдруг стал раскован
Часов в 17 где-то.
Казался приземлённым —
А оказался ветреным.
Определенно
От счастья в метре я!
И ты всегда от счастья в метре, в сантиметре, настоящее счастье – это предвкушение счастья. И оно настолько мимолетно. И как только ты сформулировал, что вот оно, счастье, как тут же его теряешь и снова ищешь… А что вы спросили? (Смеется)
ЕШ: Умеете ли схватить его за хвост. Но я уже понимаю, что умеете (Смеется)
