Вчера в книжном кафе “Polaris” прошла творческая встреча с писателем, драматургом, актером Евгением Гришковцом и презентация его новой книги “Театр отчаяния. Отчаянный театр”.
Пожалуй, одно из немногих событий в книжном магазине, где свободных мест почти не осталось еще за полтора часа до начала. Люди алкали хлеба и зрелищ. Первое компенсировали, опустошая хлебобулочные запасы кондитерской. Второго терпеливо ждали. А самолет задерживался. Вместе с самолетом задерживался и герой дня. Но можно сказать точно: игра стоила свеч. Евгений был обаятелен, остроумен и харизматичен. Словом, Евгений был Гришковцом.
Публику не разочаровал, автографы раздавал размашисто, улыбался с хитрецой. Вопросом дня можно считать “Книга очень большая. У вас никогда не было ощущения, что вот вы пишете, пишете, а в какой момент думаете: “Ну, какая-то фигня! Вот Лермонтов – это да…”
**Евгения Шафранек**
“Я семь лет не пользуюсь интернетом и у меня нет компьютера. И эта книга написана от руки: 7 килограммов бумаги, 138 гелевых ручек. Теперь точно знаю, что одной гелевой ручкой можно написать от 4 до 6 страниц.
Новая книга – моя история. С героем мы встречаемся за месяц до его семнадцатилетия, а расстаемся, когда ему 33 года.
В этом романе есть эпизод про Ригу. Вам будет интересно почитать, как человек, приехавший из Сибири, впервые попадает в некий европейский город и впервые видит уже отъезжающую страну.
Это, кстати, был самый последний Большой фестиваль пантомимы СССР, в котором я участвовал и занял второе место. Эти события в Риге во многом повлияли на то, что я не оставил театр, не оставил пантомиму, не оставил искусство и не ушел в какие-то более практические сферы деятельности.
В этой книге нет ни одной даты. Я хотел, чтобы этот роман ощущался как современная книга людьми существенно младше меня и существенно ближе к врозрасту моего героя. А то, допустим, человек натыкается на то, что герой пошел в армию в 1985 году. А читатель только родился в 1992. Для него эта книга сразу станет никому ненужной, непонятной и неинтересной историей.
Хотя, по историческим событиям можно восстановить, когда и что происходило. Но исторический фон роли не играет.
Очень тяжело отходил от этой книги. Потому что когда писал, фактически жил воспоминаниями. А ими жить, с одной стороны, приятно, а с другой – страшно. В этом романе описаны события, в которых присутствоваили неогодяи и мерзавцы. И в то же самое время, в моей жизни были чудесные и любимые люди, но им в этом романе не нашлось места. Потому что они никак не влиялия на сюжетную линию.
Когда заканчивал ее писать, то понимал, что, скорее всего, в воспоминаниях своих и мемуарной литературе к этим воспоминаниям не вернусь. И эти хоршие люди не будут больше описаны никем. Потому что я у них единственный знакомый писатель.
Страшное и небезопасное дело заниматься воспоминания и поиском материала для литературы. Кого-то ты выбираешь, а кого-то нет, выдумываешь вымышленные имена. Так поступать с реальной жизнью довольно страшновато. Но тем не менее, эта книга написана и я доволен тем, какой она получилась.
«Отчаянный театр» надо читать и, мне кажется, это лучшее, что у меня получилось на сегодняшний день. Я вижу, что она удалась! Эта книга точно не испортит вам прожитого времени. Вы многое найдете про себя. А я по-другому не хочу писать или играть спектакли. Мне хочется, так написать и так сказать со сцены, чтобы каждый слышал про себя, потому что про себя всегда интересней. (Смеется)
Я не совмещаю профессии. И не считаю, что совмещаю. Я всегда писатель, который иногда играет в театре и иногда играет с музыкантами. Но все зрители, которые ко мне приходят, точно знают, что я писатель. Доверие ко мне зрителя есть только потому, что я – автор.
Я ставлю спектакли только тех пьес, которые сам написал. Я никогда не смогу поставить пьесу Гоголя или Чехова. Не умею и не знаю, как это делается. И всегда говорю, что я - писатель, а не драматург, потому что в слове “писатель” нет буквы “р”. _(Смеется)_
Я родился и долго жил в Кемерово. Это город, в котором нечего было любить, кроме людей. А вот Лондон мне очень нравится, прямо очень нравится! Но я там ничего не люблю. А в Калиниграде мне много чего не нравится, но я там почти все люблю… (Смеется).
В новой книге есть впечатления от первого, поставленного мной в школьные годы, спектакля: “Мне не хватило чего-то. Не хватило слов благодарности и внимания. Не хватило оценки и понимания. Не хватило… Я тогда не знал, что не будет не хватать никогда…” И его по-прежнему не хватает. И никому не хватает. Вот сидели недавно с Жванецким. Казалось бы! И ему не хватает. В позапрошлом году дали звание Народного артиста России. Радовался, как ребенок! А вот Филипп Киркоров уже давно народный артист… Внимание непонятно.
Когда мне исполнилось 50 лет, я ожидал, что мне медаль какую-нибудь дадут. Я сам себе говорил, что не хочу, но не дали… а ведь могли бы… может быть, я что-то не так сделал… Человек же слаб в этом смысле.
Я не очень уверненный в себе человек, но очень уверенный в себе автор. В спектакле “Предисловие” говорю, что когда берешь книгу в руки, всегда кажется, что автор умнее тебя.
Когда читал книги в юности, я их настолько любил и настолько почитал литераторов или писателей, что когда что-то не нравилось, мне казалось: так это я дурак, плохой и не дорос. Ведь если эти слова напечатаны на бумаге, если ее издали, значит, книга лучше меня. Это уже потом пришло понимание того, что книги бывают нехорошие, глупые, плохие и писатели бывают разные.
Так вот в спектакле я говорю, что когда беру в руки свою книгу, понимаю, что автор намного умнее меня. Это разделение автора и человека.
Мне часто приносят свои рукописи. Раньше я читал всю эту ахинею и мракобесие, пытался говорить людям какие-то слова, а им не нравилось, что я не в восторге от того, что они написали.
А теперь просто говорю: “Я не буду читать. Потому что это в любом случае дрянь”. Чтобы быть писателем, нужно жить писательством, понимать, как устроена книга и для чего она вообще нужна. Ради интереса не удастся написать ничего стоящего. Это должен быть образ жизни.
Уже давно не подскакиваю посреди ночи, потому что вдохновение, поэтому я всю ночь писал, в восторге от самого себя уснул, а утром проснулся – какая же дрянь и чепуха написана.
Просто я давно не живу вдохновением, я живу только замыслами. Профессиональному писателю вдохновение не надо.
Как только я стал писателем, тут же перестал быть читателем. Я стал человеком, который перечитывает. Не могу читать современную отечественную литературу, разве что, какую-то отчаянную беллетристику, и то лучше иностранную. Читаю въедливо, медленно, вдумчиво. А эти тексты не дарят радости.
Когда ты становишься писателем из тебя уходят самые прекрасные читательские ощущения. Вот эта радость взять новую книгу, развернуть, понюхать ее. Это уходит безвозвратно и это плата за писательство.”
